Монотонное жужжание бесчисленного количества жирных, с перламутровым брюшком, мух за москитной сеткой нагоняло дремоту. Или это виноват позабытый на растрескавшейся столешнице недокуренный косяк с местным зельем? Хрен знает, что туда местные накручивают, но эффект получается сродни гашишу. У меня нервы и так ни к черту, так что я не спрашиваю, видел однажды, как они самогон делают, до сих пор блевать тянет. Помогает, и ладно. И от повадившейся последнее время ломки и от мыслей. Главное — от мыслей. Они больнее. Здесь все что-нибудь курят, нюхают или колют. Встретить вменяемого бойца - несбыточное чудо. Под кайфом не страшно умирать. Их ведь никто и не считает — безымянных для командиров сыновей полудиких, загибающихся от войн, голода и болезней племен. Еще большее чудо встретить бойца сытого. Нормально жрать может только главнокомандующий и его приближенные. Да еще ценные военные советники, такие как я. Хотя, я опасаюсь есть здесь мясо. Я ненавижу эту страну. С улицы помимо мушиного хора доносятся ритмичные вопли солдат нашей Армии Освобождения. Сержанты выгнали гондурасов на разминку. На столе расстелена карта с пометками. Джунгли. Саванна. Гребаный Черный Континент. Крошки чего-то съестного, за ночь завонявшая колбаса и пустая бутылка из-под дешевого виски. Густой запах тухлой колбасы, перегара, оружейной смазки и сладковатого дымка все еще тлеющей папиросы мешается с доносившейся с улицы вонью пота и отхожего места. К горлу привычно подкатывает тошнота. Я вспомнил о незаслуженно забытом косяке и сделал затяжку, откинулся спиной на плетеную стенку своего временного жилища, рискуя свалиться с шаткого табурета. Вот так, товарищ гвардии капитан. Вот так. А местный царек с чудным для славянского слуха имечком Бонгани Номбла, хоть и зовет себя либералом и демократом, но не гнушается хавать сердца врагов. Традиция, хули. Он себя еще и Ягуаром кличет. Я хохотнул — еще затяжечку. Добью эту папироску и пора чесать на разбор полетов вчерашней операции нашего «спецназа». Не. Не сырыми, он же правитель, не чуждый цивилизации. Последнее вон сожрал с корешками какими-то, тушеное в винном соусе с чилийским перцем. У него повар во Франции обучался, хрен ли не извращаться. Мало ли, что из подданных — десяток тысяч увешанных разномастными стволами удолбышей и территории ровно столько, сколько эти удолбыши удержать сегодня могут. Таких владык здесь штуки четыре, не считая официального, в столице – Нгози Муленги. Такой же гамадрил, как и эти. Ну и так, по мелочи. Грыземся по принципу «все против всех». У каждого вагон военных советников всех мастей, считай наемников, которые из затюканного местного населения подобие армии лепят. Из кровавого говна конфетку. С одним таким «советником» вон даже иногда в открытом эфире треплемся. Куртом кличут, немец. Тем более что поговорить в этой жопе больше не с кем. А ведь это мы сделали эту и без того неблагополучную страну еще одним филиалом ада на земле. Мы. Я в том числе. Когда супертренированные и суперэкипированные солдаты сверхдержав рвали друг другу глотки в местных джунглях, когда дипломаты извращались в хитрости и двуличии во дворцах полуграмотных правителей, когда «РосОборонЭкспорт» гнал сюда караваны с дармовым оружием. Хитровыебанные премудрости геополитики. Мы, офицеры великой страны, исполняли свой долг. Твердили себе это, как заклятие, веря, что заставим совесть заткнуться. Исполнили. Долг. Выиграли эту партию. Людьми, как шахматными фигурами. Ушли. Бросили. Только я до сих пор не знаю, что с этого, кроме пошлого бабла, поимела моя Родина. Да, если честно, то мне это даже не интересно. Я свои долги отдал. В Чечне еще, первый раз в своей жизни втаптывая сапогами в липкую, холодную чеченскую грязь собственную душу. А потом еще раз, в Таджикистане. А потом для верности на Балканах, в Анголе, Мозамбике, Сирии, Колумбии, Перу, Боливии... Мне вот только интересно, когда ж я столько задолжать успел? Не в утробе ли матери? Последний вексель мне вернули в Бурденко по возвращении из Зоны. Выкинули. Как сломанную вещь. Вышвырнули. И я теперь свободен от слов, произнесенных когда-то под флагом своей страны. Я хотел вернуться. Туда. В Зону. Доказать, что я сильнее Её, что наши эскулапы ошиблись и мне нужно лишь немного времени на реабилитацию. Я струсил. Не смог. Сломался. Когда? На улицах не-мертвой Припяти? Или в обшитом мореным дубом кабинете генерала Астапенко, сдавая удостоверение? Или здесь, в «наемничьем раю»? На счет в швейцарском банке капает плата за чужие жизни. Я дорого стою, можно гордиться. Долга нет, есть контракт. В далекой московской квартире в верхнем ящике письменного стола лежат ненужные награды чужой уже страны, которую я возненавидел. Может, кому и интересен распорядок дня в долговременном полевом военном лагере, но не мне. Я его знаю наизусть, ибо сам и разрабатывал. Как бы там ни было, к наступлению ночи мои оловянные черномазые солдатики, ухайдоканные в умат, кроме дежурной смены, естественно, расползлись по кишащим насекомыми казармам. Ночь радовала призраком прохлады и относительной тишиной. Мне предстоял ритуал разбора и систематизирования сводок, докладов и рапортов. Может, и скучный, но позволяющий отдохнуть от лицезрения рож аборигенов. В глаза бросился документ с размашистой визой Ягуара «Уничтожить!». Ягуар хоть и лумумба полная, но хитрости ему не занимать — чуть ли не в каждом лагере противника есть его информатор. У нас, впрочем, я не сомневаюсь, тоже крысы имеются, но мне пока задачу на их ловлю не ставили. В донесении говорилось, что взвод президентской гвардии за каким-то хером перебазировался в деревушку Гбенде, где соединился с десятком неизвестных бойцов. Сердце пропустило удар. Утром по каналам официальных СМИ республики с апломбом прошло сообщение, что правительство Российской Федерации выступило с заявлением об официальной поддержке законного правительства в лице президента Муленги. А руки дрожали. Операция назначена на завтрашний вечер. Мы успеем, не даром я своих башибузуков гонял, да и местность знакомая. Уже жгли мы как-то ту деревню... Читать дальше не получалось — мысли разбегались испуганными тараканами, а в груди глухо бухало в ребра куском льда сердце. Я отшвырнул от себя ставшую вдруг неважной макулатуру и откинув циновку, вышел на улицу. Здесь уже вовсю властвовала разгоняемая только светом прожекторов на вышках, тьма. Лучи прожекторов щупали внешний периметр базы, не заползая внутрь, и поэтому я мог видеть черное покрывало неба, усеянное мириадами звезд. Я. Тебе. Ничего. Не должен. А близкие джунгли хохотали надо мной голосами невиданных птиц, сверчков и цикад — Врешь! И ночь щурилась насмешливо крупными бриллиантами чужих созвездий с чернильного бархата небосвода. Врешь! Я засмеялся в ответ. *** Бой был жарким. Патронов с собой мои макаки всегда таскали от души. Что могло гореть — горело. Что не могло — горело тоже. Дым, черный, как наши души, клубился по земле и нехотя поднимался в высокое, равнодушное прозрачное африканское небо. Иногда я видел своего противника - группа действовала четко и грамотно, исправно уменьшая поголовье чернокожих бойцов. Их гвардия, по ходу еще до нашего появления утекла в тропические леса своей Родины. Ну да хрен с ними. Ребята и без них отлично справляются. Прижавшись спиной к остову сгоревшего еще в прежний наш визит наливника, я медленно, спешить было уже не куда, расстегнул ремни разгрузки — иначе не снять бронежилет. Свалил сбрую здесь же, к ногам — уже не понадобится. Потом настал черед детища немецкой оборонной промышленности — легкого и прочного броника, честно служившего мне почти два года. Жаль, если черномазым достанется, ну да ладно. Мой отряд ждал команды к отступлению. Я успел еще натолкнуться взглядом на выпученные от ужаса белки глаз своего заместителя, а потом мне стало без разницы. Я отлепился от наливника и встал в полный рост, как на параде распрямляя спину. Удар пришел на вдохе. Я словно со стороны услышал влажный чавкающий звук, с которым пули вошли в грудь. И стало горячо. Внутри, там, где билось тяжелыми толчками сердце, в горле, что наполнилось раскаленной лавой... на губах... Спустя вечность огня ко мне подошли. Молодое скуластое чумазое лицо. Светлые славянские глаза. Я улыбнулся, растягивая последним усилием черные от крови губы. Здравствуй, брат. И мир кончился.
